Сергей Борисович Филимонов – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России Таврической академии Крымского федерального университета им. В. И. Вернадского, академик Крымской академии наук, лауреат премии им. В.И. Вернадского и премии Автономной Республики Крым. Автор более 400 печатных работ (в том числе десяти книг), посвященных преимущественно вопросам истории отечественной интеллигенции, науки и культуры.

Многие работы профессора Филимонова посвящены истории родного Таврического университета. Сегодня мы говорим с ним о первом ректоре нашего вуза Романе Ивановиче Гельвиге.

 – Роман Иванович Гельвиг – ученый анатом, доктор медицины, профессор, в 1918 – 1920 годах – первый ректор Таврического университета, прожил яркую, но недолгую жизнь, – рассказывает Сергей Борисович. – 47-летний Гельвиг скончался от сыпного тифа в Симферополе 2 октября 1920 года. Господь был милостив к нему: он умер за полтора месяца до прихода в Крым большевиков и начала чудовищного по своей жестокости красного террора, жертвами которого стали десятки тысяч человек (точное количество жертв остается неизвестным), в числе которых было немало знакомцев, коллег и друзей Романа Ивановича.

– Я знаю, что вам удалось разыскать до недавних пор неизвестные работы Гельвига.

– Предпринятые мною разыскания показали, что Гельвиг выступал с речами (блестящими, подчеркну, речами) на торжественном открытии Таврического университета 1 (14) октября 1918 года и на праздновании первой годовщины вуза 1 (14) октября 1919 года, в 1919 – 1920 годах – с публичными лекциями «Педагогика Лесгафта и Пирогова», «Биологические основы прогресса», «Наше время в свете исторического процесса», неоднократно давал интервью. Помимо того, оказалось, что Гельвиг выступал в печати под псевдонимом L; этим псевдонимом подписаны его статьи «Памяти П. Ф. Лесгафта» и «Востоковедение в Таврическом университете», напечатанные соответственно в 1919 и 1920 годах в симферопольской газете «Южные ведомости».

– В 1918-1920 годах в Таврическом университете трудились многие бежавшие от большевистского террора в Белый Крым ученые, составлявшие гордость русской науки. Как Роману Ивановичу Гельвигу удалось собрать их в одну «команду»?

– Вот имена лишь некоторых выдающихся ученых, работавших в те годы в нашем вузе – член-корреспондент Академии наук историк искусства Дмитрий Айналов, геолог и палеонтолог академик Николай Андрусов, экономист, философ и богослов священник Сергий Булгаков, ученый – энциклопедист академик Владимир Вернадский, его сын историк Георгий Вернадский, будущий академик историк Борис Греков, будущий академик филолог Николай Гудзий, историк литературы Арсений Кадлубовский, член-корреспондент Академии наук ботаник и географ Николай Кузнецов, биолог Сергей Метальников, лесовод Георгий Морозов, будущий академик геолог и географ Владимир Обручев и др. О личном участии Гельвига в трудоустройстве ученых свидетельствует заметка «Ученые – беженцы», напечатанная в севастопольской газете «Крымский вестник» 21 мая (3 июня) 1920 года. Вот ее текст: «На территории Крыма скопилось много ученых – беженцев. Среди них немало людей с крупными европейскими именами. С 1 мая все они лишены содержания, и некоторые из них уже принуждены продавать бублики, спички и т.п. Чтобы спасти их всех от голода, ректор Таврического университета (Гельвиг. – С. Ф.) поднял вопрос о причислении всех их к Таврическому университету. На днях этот вопрос получит благоприятное разрешение».

– Как можно оценить роль профессора Гельвига в истории Крыма, в истории российского образования?

– Добровольческая армия, не признававшая университетов, возникших во время Гражданской войны, не случайно сделала для Таврического университета исключение (за что ее главнокомандующий генерал А. И. Деникин в 1919 году был избран почетным членом вуза; с тех пор, замечу, этого звания его никто не лишал). Таврический университет был признан двенадцатым российским университетом. Роман Иванович Гельвиг является его создателем, творцом. Авторы некрологов, вышедших после смерти ученого, подчеркивали, что Гельвиг являлся «творцом двенадцатого российского университета» («Таврический голос», 5 октября 1920 г.) и предсказывали: «Создать храм науки на Юге России в переживаемый критический момент значило заложить новый очаг русской культуры в момент ее разрухи. История не забудет этой услуги. Вечная память обеспечена покойному в летописях и русской науки, и русской общественности, и русской государственности» («Южные ведомости», 3 октября 1920 г.).

В 2018 году Таврическому (ныне – Крымскому федеральному) университету исполнится 100 лет. Почти вековая история вуза, существовавшего и в досоветское, и в советское, и в постсоветское время, позволяет сделать следующий вывод: несмотря ни на что, вопреки энергичным попыткам в 1992 – 2013 годах украинизировать университет, он продолжал оставаться очагом русской культуры. Этот факт подтверждает прозорливость выше процитированного автора, опубликовавшего 3 октября 1920 года в газете «Южные ведомости» некролог «Р. И. Гельвиг» за подписью А. Л. Благодаря «Словарю псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей» И. Ф. Масанова удалось установить, что этот псевдоним принадлежал публицисту и редактору газеты «Южные ведомости» Аарону Павловичу Лурия (1867 – 1920), близкому знакомцу Гельвига. Из недавно рассекреченного архивно-следственного дела А. П. Лурия, хранившегося в архиве крымских спецслужб, явствует, что 27 ноября 1920 года он был расстрелян чекистами «как сотрудник белогвардейской газеты».

Беседовал Александр Мащенко

 «Творец двенадцатого университета: заметки журналиста»

 «Творец двенадцатого университета: заметки журналиста». Так назывался некролог памяти Романа Ивановича Гельвига, напечатанный в симферопольской газете «Таврический голос» 5 октября 1920 года.

Гельвиг, немец по происхождению, более 20 лет (1897 – 1918) проживший в Киеве, охарактеризован в нем как великий патриот России. Некролог подписан псевдонимом М.Г., раскрыть который профессору Филимонову пока не удалось. Быть может, это удастся сделать кому-либо из наших читателей?

Первая панихида.

В маленькой тесной квартирке на Госпитальной ул. (ныне – ул. Курчатова. – С. Ф.), испещренной ухабами и рытвинами, куда многие из центра даже не знают дороги, лежит он – первый ректор Таврического университета. Дрожат тоненькие восковые свечи, дрожат руки юношей и девушек – его учеников и друзей, бросая все новые цветы на труп любимого профессора. А у изголовья, на стене знакомой комнаты висит большая, немного истрепанная карта Империи Российской.

Не нынешней, советской, украинской, литовской и прочих, им же несть числа, а старой родной России, той, что «от хладных финских скал до пламенной Колхиды».

И думается мне, что это не случайно. Именно эта карта Империи Российской должна быть у его гроба.

Ибо для нее он жил, он работал.

– Помните, мы создаем не Таврический университет, не университет Крыма, а двенадцатый Российский университет! Так и напишите – сказал он мне при первой беседе с ним в 1918 г., когда Крым занимали германские оккупационные войска, когда Крым присоединяли на то к Германии, не то к Турции.

Я написал, но цензура правительства Сулькевича (так называемое «краевое правительство» при германских оккупантах в 1918 г. – С. Ф.) это зачеркнула.

А затем, в день торжественного открытия университета (1(14) октября 1918 г. – С. Ф.), в Дворянском театре (ныне – Крымский академический русский драматический театр им. М. Горького. – С. Ф.), где на подмостках сидело все правительство генерала Сулькевича, а в литерной ложе – «сам» генерал фон Кош (командующий германскими оккупационными войсками в Крыму. – С. Ф.), профессор Гельвиг снова отчетливо заявил:

– Сегодня мы открываем двенадцатый Российский (курсив в оригинале – С.Ф.) университет!

У немецкого генерала хватило такта молча принять эту пощечину.

И не раз потом, в университете, в думе, на заседаниях Союза врачей, возвращался он к этой мысли, повторял эти слова.

И было ясно, что это самая важная, самая любимая мысль, которая поддерживает и укрепляет в трудной, подчас непосильно-трудной работе.

Шли дни и месяцы кровавой кошмарной разрухи, все безумнее становилась жизнь, казалось порой, что не надо университета, не надо науки, когда нет России.

Но он упрямо продолжал свою работу. Как ученый, он твердо знал и, как гражданин, он глубоко верил, что уляжется кровавое взбаломученное море и к новой жизни возродится Россия.

И ей он готовил в подарок «двенадцатый Российский университет».

Он не дожил.

Не доживут и многие из нас.

Но вместе с ним мы твердо знаем и глубоко верим, что оживет Россия, что висящая у изголовья его трупа карта снова станет картой подлинной, реальной, а не бывшей России.

И верим также, что эта Россия примет готовившийся ей подарок – двенадцатый Российский университет – и надолго сохранит благодарную память о его творце, погибшем такой обидно-нелепой, как нелепа и обидна вся наша теперешняя жизнь – смертью.

М.Г.